Послание с того края Земли - 2. Выбор сделан

2. Выбор сделан

    Мы вошли под навес, закрытый с трех сторон. Двери не было, равно как и нужды в окнах. Сооружение предназначалось для зашиты от солнца; возможно, оно служило загоном для овец. Жару усугублял пылавший костер, разведенный в обложенном камнями углублении. Навес явно не подходил для человеческого жилья: ни стульев, ни полок, ни вентилятора. Электричества тоже не было. Вся эта конструкция представляла собой гофрированную жесть, кое-как скрепленную старыми полусгнившими деревяшками.
    Несмотря на то что последние четыре часа я провела на ярком солнце, мои глаза быстро привыкли к полумраку этого задымленного укрытия. Несколько взрослых аборигенов сидели и стояли на песке вокруг костра. На головах мужчин были цветастые повязки и перья, прикрепленные к рукам и лодыжкам. Одеты они были в балахоны, подобные тому, что был на моем водителе. На лице последнего краска отсутствовала, но лица других были разрисованы белым цветом точки, полосы и сложные фигуры. Руки украшали изображения ящериц, а ноги и спины — змей, кенгуру и птиц.
    Женщины были раскрашены не так живописно. Все они оказались примерно моего роста — пять футов шесть дюймов. Больше было пожилых, но их кожа цвета молочного шоколада выглядела мягкой и свежей. Ни одной длинноволосой я не заметила; их курчавые волосы были коротко стрижены. Те же, кто вроде бы носил более длинные волосы, перехватывали их узкой лентой вокруг головы. Я обратила внимание на одну очень старую седую женщину, сидевшую у входа. У нее вокруг шеи и на лодыжках была с явным художественным вкусом изображена гирлянда цветов с прорисованными листьями и тычинками в центре каждого цветка. На всех были надеты либо два куска ткани, либо накидка, такая же, как выдали мне. Я не увидела и младенцев, за исключением одного подростка.
    Взгляд мой приковывал наиболее ярко одетый человек — мужчина с волосами, подернутыми сединой. Короткая бородка подчеркивала силу и достоинство его лица. На нем был великолепный головной убор из ярких перьев попугая. Перья украшали также руки и лодыжки. Несколько предметов болтались у него на поясе, а на груди висела круглая, искусно отделанная камнями и семенами пластина. Некоторые из женщин имели подобные украшения меньшего размера в качестве бус.
    Он улыбнулся и протянул мне обе руки. Посмотрев в его черные бархатистые глаза, я на мгновение ощутила себя в полном покое и безопасности. Думаю, у него было самое благородное лицо из всех, которые мне доводилось когда-либо видеть.
    Чувства мои, однако, пребывали в смятении. Разрисованные лица, мужчины, стоявшие у меня за спиной с острыми как бритва копьями, все это усугубляло разраставшийся во мне страх. Но располагающее выражение их лиц, да и сама атмосфера сквозили ароматом обволакивающего комфорта и дружелюбия. Я пыталась разобраться в своих эмоциях, коря себя за глупость. Прием ничуть не соответствовал моим ожиданиям. Я и представить себе не могла, что в такой угрожающей обстановке может оказаться столько приятных на вид людей. Если бы только мою камеру не предали огню за стенами этой хижины, сколько замечательных снимков я поместила бы в альбом и показала друзьям и родственникам. Мои мысли вернулись к огню. Что там еще горит? Меня передернуло: международные водительские права, оранжевые австралийские банкноты; стодолларовая купюра, которую я годами, со времен работы в телефонной компании в молодости, носила в секретном отделении кошелька; флакон любимой губной помады, которую в этой стране не достать; механические часы; кольцо, которое тетя Нола подарила мне на 18-летие.
    Мое беспокойство было прервано, когда переводчик представил меня племени. Переводчика звали Оота. Он произносил свое имя как долгое «0–0–0–0», внезапно заканчивавшееся коротким «та».
    Дружелюбного мужчину с невероятными глазами аборигены называли Старейшиной Племени. Он не был самым старшим по возрасту, но выглядел вполне соответственно нашему определению вождя.
    Одна из женщин стала колотить палкой о палку, к ней присоединились и другие. Державшие копья принялись стучать древками о песок, прочие же хлопали в ладоши. Все собравшиеся запели, при этом что-то приговаривая. Меня жестами пригласили сесть на песок. Племя устраивало корробори, нечто вроде празднества. По завершении одной песни начиналась другая. Ранее я заметила, что у некоторых на лодыжках висели браслеты, сделанные из больших стручков, теперь же они оказались в центре моего внимания, поскольку высохшие семена в стручках превратились в трещотки. Иногда принималась танцевать одна из женщин, а иногда несколько. Мужчины танцевали то одни, то вместе с женщинами. Они словно рассказывали мне свою историю.
    Наконец темп музыки замедлился, движения стали более сдержанными, а затем и вовсе прекратились. Остался лишь один ровный ритм, звучавший в унисон ударам моего сердца. Все сидели молча, не шевелясь, и смотрели на вождя. Он встал и подошел ко мне. Улыбаясь, он стоял передо мной. Меня охватило неописуемое чувство сопричастности. Мне казалось, будто я в кругу старых друзей, хотя на самом деле это было не так. Я догадалась, что это его присутствие вызвало во мне ощущение уюта и покоя.
    Вождь снял с пояса длинную трубу, сделанную из шкуры утконоса, и потряс ею над головой. Открыв ее с одного конца, он вытряхнул содержимое. Вокруг меня рассыпались камни, кости, зубы, перья и круглые кожаные диски. Некоторые члены племени с видом знатоков начали делать отметки на полу большим пальцем ноги там, где оказался каждый из предметов. Затем предметы сложили обратно в чехол. Вождь что-то произнес и протянул трубу мне. Вспомнился Лас-Вегас, я тоже подняла трубу вверх и потрясла ею. Затем я повторила его игру, открыв крышку и выбросив содержимое, ощущая полную произвольность того, куда упадут его составные. Двое мужчин, ползая на четвереньках, говорили третьему, где отмечать ногой положение, в котором оказались предметы по отношению к предыдущему броску Вождя. Некоторые что-то комментировали, но Оота не пояснил мне, что именно.
    В этот день со мной провели несколько испытаний. Одно из наиболее впечатляющих было связано с каким-то фруктом с толстой кожей вроде банана, но в форме груши. Мне дали светло-зеленый плод и велели подержать его и благословить. Что это означало? Я понятия не имела, поэтому просто сказала про себя: «Боже милостивый, пожалуйста, благослови эту еду» — и протянула его обратно Вождю. Он отрезал ножом верхушку и начал очищать кожуру. Она не падала на землю, как шкурка банана, а завивалась кольцом. Все лица обратились ко мне. Под их взглядами мне стало неуютно. В унисон они сказали: «Ах!», словно давно репетировали, и восклицали так каждый раз, когда Вождь сбрасывал часть кожуры на пол. Не знаю, было ли это «Ах!» хорошим или плохим, но мне казалось, что кожура завивалась как-то ненормально, когда ее обрезали. я не знала, что означали эти проверки, но, по-моему, я набирала проходной балл.
    Ко мне подошла молодая женщина с блюдом, полным камней. Это было скорее не блюдо, а кусок картона, но камней было так много, что я не видела, на чем, собственно, они лежат. Оота очень серьезно посмотрел на меня и сказал: «Выбери камень. Выбирай осмотрительно. В его власти спасти твою жизнь».
    Вдруг у меня по коже пошли мурашки, хотя все члены мои горели и я истекала потом. Нутро мое заговорило на своем собственном языке. Напрягшиеся мышцы живота просигналили: «Что бы это значило? Власть спасти мою жизнь!».
    Я взглянула на камешки. Все они были похожи друг на друга и ничем особенным не выделялись. Это была просто красно-серая галька размером с двадцитипятицентовик. Я рассчитывала, что какой-то из них будет светиться или выглядеть как-то иначе. Но увы. Поэтому я стала притворяться, будто внимательно изучаю эти камни. Затем выбрала из кучи один и подняла его с победным видом. Все вокруг одобрительно заулыбались, и я с радостью поняла, что сделала правильный выбор.
    Но что мне делать с этим камнем? Я не могла его бросить и оскорбить их чувства. В конце концов, этот ничего не значащий для меня камень важен для них. Карманов у меня не было, поэтому я вложила его в складку между грудями под моей теперешней одеждой. И сразу же забыла о содержимом, надежно спрятанном в этом природном кармане.
    Затем они загасили огонь, собрали свои инструменты и принадлежности и потянулись К выходу. Их коричневые, почти обнаженные тела сияли на солнце, когда они приготовились идти. Похоже, встреча закончилась — ни обеда, ни церемонии награждения! Оота замыкал шествие. Сделав несколько шагов, он обернулся:
    — Пошли, мы уходим.
    — Куда мы идем? — поинтересовалась я.
    — В поход.
    — И куда же?
    — Через Австралию.
    — Здорово! А сколько это продлится?
    — Около трех лун.
    — Ты имеешь в виду три месяца?
    — Да, около трех месяцев.
    Я глубоко вздохнула и заявила стоящему в отдалении Ооте:
    — Очень заманчиво, но я не могу. Сегодня не лучший день. У меня есть дела, обязательства, недвижимость, неоплаченные счета. Я не готова. Мне нужно время, чтобы подготовиться к такой прогулке. Вы, вероятно, не понимаете: я не австралийская гражданка, я американка. Мы не можем просто так взять да поехать в другую страну и исчезнуть. Ваши иммиграционные власти будут расстроены, а мое правительство вышлет на поиски вертолет. Может, в другой раз, когда заранее все буду знать и подготовлюсь, я к вам присоединюсь. Но не сегодня. Сегодня я просто не могу пойти с вами. Определенно, сегодня не самый подходящий день.
    Оота улыбнулся и сказал:
    — Все в порядке. Все, кому надо, будут знать. Мой народ услышал твою мольбу о помощи. Если бы хоть кто-нибудь из племени проголосовал против тебя, они бы не отправились в это путешествие. Тебя испытали и приняли. Это высочайшая честь, которую я бессилен объяснить. Ты должна пройти это испытание. Это самое важное, что тебе предстоит в этой жизни. Для этого ты родилась на свет. Божественное Единое уже вмешалось; это послание — тебе. Больше ничего не могу тебе сказать. Пошли. Следуй за мной.
    Он повернулся и стал удаляться.
    Я стояла, вперившись взглядом в австралийскую пустыню. Она была огромна, необитаема — и все же прекрасна. Она разворачивалась перед моим взором, без конца и края. Джип стоял на месте, ключ торчал в замке зажигания. Но куда же мы двинемся? Дороги, насколько хватал глаз, никакой нет, только бесчисленные повороты меж холмов. у меня ни обуви, ни воды, ни еды. В это время года температура в пустыне колеблется между плюс двадцатью и сорока. Приятно, конечно, что они проголосовали за меня, но как насчет моего голоса? Хотя, казалось, решение от меня уже не зависит.
    Я не хотела идти. Они просили доверить им мою жизнь. Это были только что встреченные мной люди, с которыми я и разговаривать-то не могла. А что, если я потеряю свою работу? Это уже само по себе плохо: у меня нет никакой пенсионной страховки! Безумие! Конечно же, я не могу никуда идти!
    Затем пришла такая мысль: «Держу пари, это спектакль в двух действиях. Первое они сыграли в этой хижине, а второе пройдет в пустыне. Далеко они не пойдут, потому что у них нет еды. Худшее, что мне предстоит, — провести там ночь. Но нет же, — думала я, — они ведь при первом взгляде на меня должны понять, что я не путешественница, а горожанка, привыкшая к теплой ванне с пеной. Но, — продолжала я, — я справлюсь, если понадобится. Просто проявлю настойчивость, раз уж заплатила за одну ночь в гостинице. Скажу, что мне надо вернуться завтра утром, чтобы успеть к расчетному часу. Я не собираюсь платить еще за один день ради прихотей этих глупых необразованных людей».
    Я смотрела, как их группа все удалялась и удалялась в пустыню. у меня не оставалось времени взвешивать все плюсы и минусы. Чем дольше я размышляла, что же мне делать, тем дальше они уходили из поля моего зрения. Фраза, которую я произнесла, отпечаталась в моем мозгу так четко, словно была выгравирована на отполированной дощечке: «Ну ладно, Господи! Знаю, что у Тебя своеобразное чувство юмора, но знай, что я его совсем не понимаю».
    Со смешанными чувствами страха, изумления, неверия и полного оцепенения я последовала за этим племенем аборигенов, которые называли себя Истинными Людьми.
    Меня не связали, кляпа в рот не вставляли, но я ощущала себя пленницей. Мне казалось, что я жертва этого принудительного похода в неизвестность.