Кто в цари последний? Никого? Тогда я первый буду... ©

О.Пална очень желала, чтобы появился перевод этих книжек на русский язык - долго мечтала и... даже осуществила мечты.

ПАПА-БУДДА - ЛИЗ

Индекс материала
ПАПА-БУДДА
ЭНН МАРИ
* * *
ЛИЗ
ДЖИММИ
* * *
ЭНН МАРИ
ЛИЗ
* * *
ЭНН МАРИ
ЛИЗ
ДЖИММИ
ЛИЗ
ЭНН МАРИ
ДЖИММИ
ЛИЗ
ЭНН МАРИ
ЛИЗ
* * *
* * *
ЭНН МАРИ
ЛИЗ
ЭНН МАРИ
* * *
ДЖИММИ
ЛИЗ
ЭНН МАРИ
ЛИЗ
ДЖИММИ
ЛИЗ
ЭНН МАРИ
ДЖИММИ
ЛИЗ
ДЖИММИ
ЛИЗ
ЭНН МАРИ
Все страницы

ЛИЗ

    От жары можно расплавиться. Душно, влажно, к тебе все липнет. И куда ни повернешь – подъем. Странно, что я раньше эти пригорки не замечала; впрочем, они тут ни при чем, просто я чувствую себя толстой неповоротливой коровой.
    Вверх по ступенькам на Бьюкенен стрит - эскалатор, конечно, не работает, и тебя вот-вот снесут. Толкотня, все летят куда-то, и мне хочется кричать: «Осторожней, не надо, не толкайте меня – разве не видно, что я в положении?» Но, разумеется, не видно. Никто не разглядит, еще ничего не заметно. Но почему тогда мне кажется, что я толстая? Даже шаги стали тяжелей, хожу я медленней. И в горле комок – меня не мутит, токсикоза у меня не было даже с Энн Мари, просто ощущение такое, будто у меня во рту что-то, и я не могу это проглотить.
    В понедельник ходила к врачу. Эта женщина, доктор Харрисон, была у нас, когда умерла мама.
    — Когда закончились последние месячные?
    — Десятого апреля.
    — Тест на беременность делали?
    — Да, на прошлой неделе.
    — И результат явно положительный.
    — Так точно.
    Она принялась что-то печатать на компьютере.
    — Хорошо, запишу вас на ультразвук - это в больнице. А дальше посмотрим. Будете наблюдаться у нас и в больнице, здесь вашим врачом буду я.
    — А повторный тест вы делать не будете?
    — В этом нет необходимости. Аптечные теперь довольно точные. И скоро у вас ультразвук. У вас уже есть дети, Лиз, верно?
    — Дочь. Ей в августе будет тринадцать.
    Она начала перебирать листы в папке – на столе у нее лежала моя медицинская карта.
    — Я смотрю, у вас было два выкидыша.
    — Да, шесть лет назад мы пытались завести еще одного ребенка. А после второго выкидыша мы просто… — Я осеклась.
    — А причину выясняли?
    — Нет. Нам сказали, что такое случается, подождите, мол, пару месяцев и попытайтесь еще раз.
    — А с первым ребенком, когда вы были беременны, проблем не было?
    — Небольшое кровотечение, но без последствий.
    — Что же, наверно, вам просто не повезло, но ультразвук я назначу пораньше, хорошо? — Ее пальцы опять застучали по клавишам. — В эту среду в одиннадцать утра, в Больнице Королевы-матери.
    — Спасибо. Вы записали меня прямо через компьютер?
    — Да, система отличная, когда все работает. Давайте, мы еще давление вам померим. — Она наложила манжетку мне на руку и начала подкачивать воздух. — А в среду у мужа получится с вами пойти?
    — Даже не знаю.
    Должно быть, вид у меня был озадаченный - она улыбнулась и сказала:
    — Значит, папа еще не знает? Вот удивится, наверное.
    — Да, это точно.
    На ступеньках у «Бьюкенен Гэлериз» толпился народ, хотя на улице дышать нечем. Не понимаю, откуда такие полчища. Да, конечно, сезон распродаж, но можно было бы в другой день пройтись по магазинам. Я бы ни за что не выбралась, если бы не пришлось искать подарок для Триши. Накануне она родила, на две недели раньше срока. Девочка. Три кило четыреста. Роузин.
    Протолкнувшись через толпу, я зашла в «Джон Льюис» - там никого почти не было, и работал кондиционер - дышалось чуть легче. Потом я зашла в кафе, взяла чай с булочкой, и, усевшись за столик, достала два свертка. Один – подарок для новорожденной Роузин: маленькая распашонка, самая розовая и кружевная из всего, что нашлось. Ужас, по-моему, но Триша будет счастлива.
    И другой сверток. Два маленьких комбинезончика — «боди». Один кремовый с кроликом спереди, второй с мелким рисунком из лошадей-качалок и кубиков. Цвет нейтральный, подойдет и мальчику, и девочке. А мальчик будет или девочка? Вчера на ультразвуке я видела крошечное пятно на мониторе; срок всего только шесть недель, но силуэт уже отчетливый – сжался, будто кулачок. Мерцание точки – биенье сердца. Будто звезда в далекой галактике.
    Шесть недель. Но врачи считают от последних месячных, значит не шесть, а всего четыре. Срок 15 января. Зимний ребенок. Куплю стеганый костюмчик - они такие теплые, уютные. Для малышей теперь чудесную шьют одежду, столько ярких цветов - когда Энн Мари была маленькой, такого не было. И коляски делают удобные: взял автокресло, закрепил на раму с колесами, и покатил – просто и легко.
    Я огляделась. Зал огромный, а народу в этом кафе немного – наверно, здесь дороговато. Стены темно-желтые, на них кругом цветные пятна картин. Я доела булочку, но чувство голода не ушло. Вот оно, начинается. Так же и в прошлый раз – странно, до чего хорошо все это помнишь. Либо еда в тебя не лезет, тебе жарко и противно, либо с голода умираешь. И как скрутит – не просто хочется кушать, так что можно и потерпеть, пока домой придешь и что-нибудь приготовишь; нет, тебя ножом будто режут - съесть что-нибудь надо немедленно. Я встала и направилась к стойке за добавкой.
    Должно быть, я долго сидела в кафе – вернувшись домой, я обнаружила, что уже половина седьмого. Энн Мари говорила по телефону и, когда я вошла, почти меня не заметила. Я отправилась на кухню, вытерла посуду, которую она помыла, вынула белье из стиральной машины. Через пару минут она заглянула на кухню.
    — Прости, Энн Мари, на часы не смотрела. Я собиралась вернуться гораздо раньше. Надо ускориться, нас ждут к семи. Ты поела что-нибудь?
    — Да, мам, не волнуйся. А что ты купила?
    — Распашонку.
    — Можно глянуть? — Прежде, чем я открыла рот, она залезла в пакет, вытащила сверток, скривилась и сунула его обратно. — Мрак.
    — Тете Трише понравится.
    Кровать Триши утопала в розовом. К спинке были привязаны розовые шарики, на одеяле валялись клочки розовой оберточной бумаги и одежда для малышей, а тумбочка была завалена розовыми открытками. Джон и трое их ребят стояли возле Триши, которая, сидя в кровати, сияла, улыбаясь до ушей. А рядом с ней в колыбели, больше похожей на контейнер из пластмассы, лежала новорожденная.
    — Триша, поздравляю. — Я поцеловала ее в щеку. — Джон… – мы обнялись. Я положила подарок на кровать, и Триша его развернула.
    — Спасибо, Лиз. Какая прелесть! Джон, правда, прелесть? — Она повернулась ко мне: — Между прочим, вы с Джимми разминулись – он ушел минут пять назад.
    Я не ответила, только кивнула в сторону колыбели.
    — Можно глянуть? Она спит?
    — Да, вот так все время - спит, когда у нее гости.
    Я заглянула в кроватку. Из-под пеленок виднелось помятое розовое личико.
    — Какое мы чудо, правда? - Я прикоснулась пальцем к ее щечке – такая нежная. Энн Мари стояла рядом, во все глаза глядя на девочку. Я взяла ее под руку.
    — Ну что, Триш, как ты себя чувствуешь?
    — И не спрашивай. Но все же потом забываешь. – Она приподнялась и заглянула в люльку. — Вы посмотрите только – ну папина копия, правда?
    — Можно я в гости к Нише? — спросила Энн Мари, когда мы сели в машину.
    — Энн Мари, поздновато. Уже половина девятого.
    — Мам, но завтра в школу не надо.
    — Доча, я просто не хочу, чтобы ты ночью одна возвращалась.
    — Мам, сейчас почти до одиннадцати светло. И оттуда автобус идет прямо до Мэрихилл-Роуд.
    — Да, но к остановке надо переулками добираться.
    — Ну, мам.
    — Энн Мари, я понимаю, что ты уже не ребенок, но я не хочу, чтобы ты ночью одна шаталась по городу. Это небезопасно.
    — Я не буду нигде шататься – только к Нише зайду, мы же готовим диск, у меня появилась одна идея. Мам, у нас времени в обрез, крайний срок в ближайшую среду. Ну, пожалуйста, мам.
    — Если ты хочешь пойти к Нише вечером, договорись либо со мной, либо с папой, чтобы кто-то тебя забрал. А нельзя просто позвонить ей и рассказать?
    — По телефону – это не то.
    — Послушай, как-нибудь в другой раз я отпущу тебя к Нише и потом за тобой заеду, честное слово. Просто сегодня я очень устала, а завтра мне на работу.
    Энн Мари пожала плечами и отвернулась. Она и правда взрослеет. Еще немного, и я ей совсем не буду нужна.
    На улице была душно, а в подъезде – прохлада и воздух. Я дотронулась до кафельной стены, и мне стало прохладнее, чуть легче. Я стала подниматься по лестнице и на какой-то миг ощутила, как горло перехватило от страха. Всю ночь – было жарко и душно, - я вертелась в постели, представляла, как скажу про ребенка. Перебрала все возможные сцены, слова. Ты станешь папой. Я беременна. Я на неделе была у врача, и у меня для тебя новость. Или пошутить? «Знаешь, одна апрельская шутка обернется январским сюрпризом».
    И я каждый раз представляла, что он обнимает меня, говорит: все будет хорошо. От счастья себя не помнит, просто летает, ждет – не дождется. Пусть это слишком рано, как-то вдруг, но все наладится. Такое постоянно случается, и нет худа без добра. Дети людей сближают. Мы с Джимми никогда не были так близки, как в первые дни после рождения Энн Мари. Он просто с ума сошел. До сих пор помню, как мы, вернувшись из роддома, сидели и смотрели на нее, будто на сокровище какое-то.
    Но тут, в подъезде, остановившись на площадке второго этажа, я первый раз ощутила, как сердце сжалось от страха. Я сделала глубокий вдох и отправилась дальше, вверх по лестнице.
    — Привет. — Он обнял меня, и мы поцеловались. Что-то внутри шевельнулось. — Идем ко мне. У Джули пир горой для всех ее приятелей. Кастрюль пятьдесят на плите – там просто субтропики Амазонки.
    Мы сели на кровать.
    — Хочешь вина?
    — Нет, в меня не полезет. Я, по правде говоря, немного запарилась.
    — Может, воды? У меня в холодильнике есть какая-то минеральная.
    — Давай.
    Через минуту он вернулся со стаканом воды и бокалом красного вина, устроился рядом.
    — Ну что, тихо дома посидим? Или пойдем гудеть по клубам?
    — Дэвид, можно кое о чем с тобой поговорить?
    — Конечно.
    Я глубоко вдохнула. Нет смысла долго думать или откладывать на потом.
    — Дэвид, я беременна.
    Я пристально посмотрела ему в глаза, но ничего не поняла: взгляд был ясный и честный, почти прозрачный. Он отпил вино, проглотил.
    — Ну, такого я не ожидал. – Он провел пальцем по моей ладони. — И что ты думаешь?
    — То есть?
    — То есть, ты этому рада?
    — Дэвид, едва ли все так, как я себе представляла, но да, разумеется, я этому рада. Я всегда хотела еще ребенка, только не думала, что случится это вот так.
    — И я не думал – то есть, что вот так скоро.
    Он смотрел в пол и все водил пальцем по моей руке, словно чертил что-то жизненно важное.
    — Не знаю, что сказать.
    — Неожиданно, я понимаю.
    — Но как… черт, глупо так говорить, но мы же были осторожны.
    — Да.
    — И все-таки, на все сто не защитишься.
    — Именно.
    — Ошибки быть не может?
    — Я делала тест.
    — Ясно.
    Он начал поднимать с пола вещи, расправлять футболки и складывать их горкой на кровати.
    — Господи Иисусе, - проговорил он.
    — А может, это девочка?
    — Что? — Он смущенно взглянул на меня, но через миг на его лице появилась слабая улыбка, почти гримаса. — Прости, торможу.
    — Зря так пошутила.
    Он снова сел рядом.
    — Да так всю жизнь, чему удивляться-то? Если подумать, вся жизнь – это один большой прикол.
    — Ты о чем?
    — Момент. В этом все дело. То есть, когда в жизни что-то происходит. Нам вечно кажется, что важны события, что вот они плохие или хорошие, но ничего подобного – важен момент. Если он удачный - то все прекрасно, а если нет – ужасно.
    — Глубокая философия… смотри, для диссертации пригодится.
    Он снова взял меня за руку.
    — А то же у нас. Вот, нам вместе хорошо, чудесно – но встретиться бы нам, скажем, года через два. У меня была бы степень и работа, ты бы уже развелась… идеальный вариант. Потом еще пару лет – и ты беременна. И мы к этому готовы.
    — Но сейчас ты не готов.
    — А ты?
    — Мне кажется, у женщин все иначе. Думаю, мы всегда готовы.
    — Ладно тебе, Лиз. А как же право женщины владеть своим телом, самой решать, рожать или нет?
    — Ну, очевидно, своим я не очень владею, иначе мы бы с тобой вот так не сидели.
    Он обхватил голову руками, отвел волосы назад.
    — Боже мой, Лиз, прости. Я кретин.
    Он обнял меня одной рукой и притянул к себе.
    — Ладно, как ты сама-то? Нормально? Я даже не спросил, как твое самочувствие – не мутит, как переносишь?
    — Я хорошо себя чувствую.
    — И ты точно хочешь рожать?
    — А ты думаешь, не надо?
    — Это, конечно, упростило бы жизнь, но выбор за тобой. Но - как вариант.
    — А у меня нет вариантов.
    — Понял. Католичество?
    — Не знаю… просто… не могу иначе, и все.
    Он убрал руку.
    — Лиз, — произнес он, глядя в пол, — я не хочу, чтобы ты решила, будто я умываю руки, но это как-то неожиданно. Мне нужно подумать. Можно, мы завтра поговорим?
    — Хорошо.
    — Хочешь кофе или чего-нибудь?
    — Нет, пожалуй, пойду. Энн Мари у Ниши в гостях, я обещала ее забрать.
    Я встала и взяла сумку.
    — Дэвид…
    — Что?
    Я мотнула головой.
    — Ничего. В общем, увидимся завтра.
    — Ладно. В семь?
    — Хорошо.
    Он обнял меня, поцеловал. Податливые губы, мягкие, как персик.
    На следующий день я отправилась на прогулку в Ботанический сад. Чтобы куда-то себя девать. Еще один душный день. Припустил мелкий дождь; я зашла в оранжерею и села на скамейку в гуще зелени, среди растений и деревьев. Под листвой на земле мелькала белка. Мимо меня, взявшись за руки, прошли парень и девушка. «Как тут красиво», — сказала она.
    Не знаю, как это место можно назвать красивым. В оранжереях мне никогда не нравилось - по-моему, тут уныло и душно, а высокие растения меня пугают. Еще не люблю орхидеи – просто жутко в этих теплицах, особенно одной: я все время боюсь, что они до меня вот-вот дотянутся, сцапают за руку, утащат куда-нибудь под землю, и поминай, как звали.
    И все же, раньше мы с Энн Мари часто сюда приходили. Здесь можно укрыться от дождя, спокойно посидеть с коляской, пока ребенок спит. И опять мне это предстоит. Новая жизнь.
    Я услышала голоса – они приближались, но никого не было видно. Экскурсия. Громкий, чеканный голос разносился по всей галерее: «Так, знает кто-нибудь, в каком веке по земле бродили динозавры?» Чей-то тихий ответ – не разобрала слов. И вновь ее голос: «Точно!»
    Наверно, дети. Долгий, занудный рассказ о том, какой был мир, когда не было ни людей, ни растений. Голос громкий, отчетливый, он словно принуждал себя слушать, от него не отключишься. У них речь такая уверенная, у этих англичан. Может, конечно, она вовсе не англичанка. Сколько раз думаешь: вот, англичанин, - а это оказывается, шотландец, который учился в частной школе.
    Я встала и прошла мимо них. Экскурсовод стояла в окружении группы подростков – судя по облику, из Испании. Миниатюрная дама, ужасно неприятная, черные волосы, прямой пробор, и этот голос, отчетливый и острый, как алмазная игла. «Долговечный. Это значит, способный продолжаться… — почти запнулась - будто недоучила и сочиняла на ходу, — … вечно».
    Это и значит «долговечный»? Если что-то длится долго, значит, это навсегда? А что же цветы, растения – «долговечность» значит «вечность», или всего лишь срок, отпущенный природой? А мы с Дэвидом? Мы - долговечные? Надолго ли мы вместе? Соединит ли нас новая жизнь, которая растет в моей утробе?
    Я открыла дверь в его комнату, остановилась и осмотрелась.
    — Да, времени ты даром не терял.
    Вещи, которые валялись по комнате, куда-то исчезли. Книги и бумаги на столе были сложены аккуратными стопками, и дверь шкафа, обычно распахнутая, была закрыта.
    — Боже, ты даже кровать заправил. — Я села на нее. — Ты уверен, что сам не беременный?
    — Может, это у меня гормональное – сопереживание. Хочешь вина? Или воды минеральной?
    — Воды, пожалуй.
    На кофейный столик, который прежде лежал в углу под ворохом разного хлама, он поставил два бокала, бутылку вина и бутылку минеральной воды, и сел в кресле напротив меня.
    — И что на тебя нашло? — спросила я.
    — Не знаю. Ты вот мне сказала вчера, и я начал почему-то убираться. Обычно, когда я тут один остаюсь, работаю, или музыку слушаю, но вчера заняться ничем не мог. Убираться и в мыслях не было, но я вдруг понял, что занялся уборкой – а раз начал …
    — Надо довести до конца.
    — Вроде того. Но это все, конечно, вряд ли надолго.
    Так странно было видеть его напротив. Обычно мы лежали или сидели на постели - сидеть больше было не на чем.
    — Лиз, я обо всем подумал — на самом деле, только об этом обо всем и думал, - и… ну, просто не знаю, что сказать. Ты мне правда нравишься, ты это знаешь, и если бы у нас было время увидеть, как все получится… то все могло бы сложиться.
    — То есть, ты хочешь сказать, что теперь не сложится.
    — Нет, я не хочу этого сказать, но может, все еще сложится – еще ведь сколько, семь месяцев? За этот срок столько всего может случиться.
    — А столько всего и случится.
    — Ты же понимаешь, что я… о нас, о наших с тобой отношениях.
    Я глотнула минералки. Холодная, из холодильника.
    — Послушай, наверно, я вот что хочу сказать: я ни в чем по-прежнему не уверен, ничего не могу обещать, но руки умывать я тоже не хочу.
    — И что же тогда нам делать?
    — Ну, может, нам стоит обратиться к психологу.
    — К психологу?
    — Ну да. В любом случае, нам это поможет принять ситуацию, рассмотреть варианты.
    — А ты сам как думаешь, какие у нас варианты?
    — Ну, жить ли нам вместе, или жить отдельно, но обоим участвовать в воспитании…
    — Не думаю, что это вариант… и в главном ты уже поучаствовал.
    — Чего ты язвишь. Я же стараюсь не перекладывать ответственность.
    — Прости, просто не лезут в меня эти беседы про психологов и участие в воспитании. Через семь с половиной месяцев у меня будет ребенок. У тебя могут быть варианты – а у меня нет. Я его мать.
    Он поставил вино на столик, поднялся с кресла, подошел ко мне и присел на колени, глядя на меня.
    — Лиз, перестань, пожалуйста. Я же стараюсь.
    — Я понимаю.
    Я погладила его по волосам, отвела их со лба, и он уткнулся лицом мне в колени. Мы так сидели какое-то время. Потом он головой принялся задирать мне юбку - щетина на подбородке щекотала мне кожу.
    — Эй, а у тебя тут уютно.
    Он взглянул на меня, потом снова уткнулся под юбку, стянул с меня трусы, его язык заскользил по волосам внутрь. Я сползла с кровати на пол, и все случилось на полу - я на спине, зад на жестком ковре, и это было почти как в первый раз, - та же ненасытная страсть, - только лучше, потому что все длилось и длилось; мой голос долетал будто эхом, откуда-то издалека, будто чей-то чужой.
    Потом мы лежали на спине, на полу, бок о бок.
    — Ну, по крайней мере, не надо волноваться, что будут дети.
    — А у кошек такое бывает.
    — Что?
    — Они могут залететь еще раз… если спарятся во время течки с разными котами, то у котят будут разные папы. — Я перевернулась на бок. — У тебя есть салфетки?
    — На, возьми, — он вынул из ящика полотенце и протянул мне. Я отерлась.
    — Вот это минус.
    — Минус чего?
    — Секса без резинки.
    — А, ну да. Извини, мне мозги вынесло.
    — Только мозги? — Я поежилась. — Это у меня гормональное, или здесь прохладно?
    — Ну, не очень-то тепло. Давай, ныряй под одеяло.
    Мы лежали в постели, обнявшись, и я начала согреваться. Он закрыл глаза и уткнулся мне в плечо.
    — Дэвид?
    — М-м-м.
    — Знаешь, что самое странное, на самом-то деле?
    — Что?
    — Ты убрался в комнате. Просто не верится.